Хотим ли мы на самом деле свежести, чистой полосы жизни? Такое желание не может быть базовым, потому что сама жизнь не первична. Не странничество при жизни, а жизнь при странности от самого начала. Исправить жизнь во всяком случае нельзя, можно только начать новую. С каждым куском еды начинается новая. Или она уже не начинается совсем.

Повторяться, воспроизводить род? Нет, увольте. Любое возвращение по сю сторону смерти скучно. Но ведь через смерть пройти, это страшно рискуя? — Что делать, комбинации жизни уже надоели. — А если не комбинации, разве странность, которая нам никогда не изменит, не вмещает заранее всё? — Ее никогда не мало. Она ЗАМИРАНИЕ, т. е. смерть и очищение. В ней правда, настоящее ставших и настающих миров. За странность не заглянешь не только в том смысле что она всегда будет оказываться фоном всего что мы видим, но еще и в том смысле что имеет смысл только такое новое, которое выдерживает и восстанавливает ее НИЧТО.

Поиски общего языка, взаимопонимания бесконечные. А ведь единственный настоящий общий язык это то, чего всегда не хватает и в чём всегда крайняя нужда: родное, интимное. Это странный язык, язык странности.