В самом деле, тело не толь­ко достав­ля­ет нам тыся­чи хло­пот — ведь ему необ­хо­ди­мо про­пи­та­ние! — cно вдо­ба­вок под­вер­же­но неду­гам, любой из кото­рых меша­ет нам улав­ли­вать бытие. Тело напол­ня­ет нас жела­ни­я­ми, стра­стя­ми, стра­ха­ми и такой мас­сою все­воз­мож­ных вздор­ных при­зра­ков, что, верь­те сло­ву, из-за него нам и в самом деле совсем невоз­мож­но о чем бы то ни было пораз­мыс­лить! А кто винов­ник войн, мяте­жей и битв, как не тело и его стра­сти? Ведь все вой­ны про­ис­хо­дят ради стя­жа­ния богатств, dа стя­жать их нас застав­ля­ет тело, кото­ро­му мы по-раб­ски слу­жим. Вот по всем этим при­чи­нам — по вине тела — у нас и нет досу­га для фило­со­фии.

И вот что еще, Кебет, хоро­шо ска­за­но, по-мое­му: о нас пекут­ся и заботят­ся боги, и пото­му мы, люди, — часть боже­ст­вен­но­го досто­я­ния. Согла­сен ты с этим или нет? —Согла­сен, — cотве­чал Кебет.

я не хотел сопер­ни­чать с ним или с его искус­ст­вом — eэто было бы нелег­ко, я вполне пони­маю, — но про­сто пытал­ся, чтобы очи­стить­ся, про­ве­рить зна­че­ние неко­то­рых моих сно­виде­ний: не этим ли видом искус­ства они так часто повеле­ва­ли мне зани­мать­ся. Сей­час я тебе о них рас­ска­жу. В тече­ние жиз­ни мне мно­го раз являл­ся один и тот же сон. Прав­да, видел я не все­гда одно и то же, но сло­ва слы­шал все­гда оди­на­ко­вые: «Сократ, тво­ри и трудись на попри­ще Муз». В преж­нее вре­мя я счи­тал это 61при­зы­вом и сове­том делать то, что я и делал. Как зри­те­ли под­бад­ри­ва­ют бегу­нов, так, думал я, и это сно­виде­ние вну­ша­ет мне про­дол­жать мое дело — тво­рить на попри­ще Муз, ибо высо­чай­шее из искусств — это фило­со­фия, а ею-то я и зани­мал­ся13. Но теперь, после суда, когда празд­не­ство в честь бога отсро­чи­ло мой конец, я решил, что, быть может, сно­виде­ние при­ка­зы­ва­ло мне занять­ся обыч­ным искус­ст­вом, и надо не про­ти­вить­ся его голо­су, но под­чи­нить­ся: ведь надеж­нее будет пови­но­вать­ся сну и не ухо­дить, bпреж­де чем не очи­стишь­ся поэ­ти­че­ским твор­че­ст­вом. И вот пер­вым делом я сочи­нил песнь в честь того бога, чей празд­ник тогда справ­ля­ли14, а почтив бога, я понял, что поэт — если толь­ко он хочет быть насто­я­щим поэтом — дол­жен тво­рить мифы, а не рас­суж­де­ния. Сам же я даром вооб­ра­же­ния не вла­дею, вот я и взял то, что было мне все­го доступ­нее, — Эзо­по­вы бас­ни. Я знал их наизусть и пер­вые же, какие при­шли мне на память, пере­ло­жил сти­ха­ми15.

Что за стран­ная это вещь, дру­зья, — то, что люди зовут «при­ят­ным»! И как уди­ви­тель­но, на мой взгляд, отно­сит­ся оно к тому, что при­ня­то счи­тать его про­ти­во­по­лож­но­стью, — к мучи­тель­но­му! Вме­сте разом они в чело­ве­ке не ужи­ва­ют­ся, но, если кто гонит­ся за одним и его насти­га­ет, он чуть ли не про­тив воли полу­ча­ет и вто­рое: они слов­но срос­лись в одной вер­шине. cМне кажет­ся, — про­дол­жал он, — что, если бы над этим пораз­мыс­лил Эзоп11, он сочи­нил бы бас­ню о том, как бог, желая их при­ми­рить, не смог, одна­ко ж, поло­жить конец их враж­де и тогда соеди­нил их голо­ва­ми. Вот поче­му, как появит­ся одно — сле­дом спе­шит и дру­гое.