…вот и думаешь: написать текст – немного умереть и немного родиться заново. Но это делаешь столько раз и по таким мелким поводам, что недопустимо обесцениваешь таким образом и смерть, и жизнь.

Создание текста – событие телесное, биохимическое, имеющее отношение прежде всего к динамике и распределению телесных гуморов, - и начинается задолго до того, как ты придумаешь какие бы то ни было слова и смыслы, предопределяя эти слова и смыслы и вообще делая их возможными.

Всё, что происходит – и не происходит с нами, – не только ли повод для смысловой работы? Ответ на вопрос, зачем смысловая работа, представляется самоочевидным: положим в бутылку, пустим по волнам – кому-нибудь пригодится.

Ощущение защищённости, по большому счёту, всегда ложное. (Чувство собственной правоты, скорее всего, тоже.) Просто надо уметь жить с пониманием этого (что вообще-то даже по не очень большому счёту невозможно), и теперь у нас есть все основания научиться невозможному.Может быть, с помощью понимания того, что есть вещи важнее (нашей личной) защищённости. И уж несомненно - важнее нашей личной правоты.

А медленность нужна для смирения, она и есть форма смирения: торопящийся самонадеянно стремится обогнать время или хотя бы совпасть с ним в скорости, уложиться в него. Ишь, какая гордыня. Медлящий прекрасно знает, что всё равно не успеет, и принимает это.

Свойственный (естественно-нерефлектированно) человеку эгоцентризм способен (не только ослеплять, но и) помогать видению. Так, шатаясь по свету, шатаемся мы вовсе не по периферии (собственного мира – другого и не видим), но переносим вместе с (неотменимым) собой центр, и, пусть хоть ненадолго, любое пространство получает значение центрального и начинает стремительно насыщаться вниманием. Начинает быть видимым.

В человеке – все времена, и чем дольше он живёт, тем всё более все. Настолько, что течение времени как таковое становится ему в конце концов ненужным.

Чтение – наверно, единственная деятельность (по крайней мере, в моём опыте), в которой возможно двигаться по нескольким дорогам одновременно, попирая геометрию, стереометрию и логику со здравым смыслом, в разные стороны (это такая разрастающаяся объёмность). И если писание (особенно – о книгах) – тоже разновидность чтения, то возможности такого движения создаёт и оно.

Когда человек один, он безвозрастен. Возраст – всегда и неминуемо ролевая модель, в общении непременно – и непроизвольно – отыгрываешь какую-то из имеющихся моделей, а то даже и несколько. Стоит из общения выпасть, они становятся не нужны (другие модели тоже отпадают: гендерные, профессиональные, какие ещё), и делаешься некоторым всем с очень размытыми границами.

Вполне возможно, к сущности жизни необходимым образом принадлежит (параллельно многообразному контакту с собственной смертностью, в многообразном же взаимодействии с этим) иллюзия её бесконечности.

…ну и наконец: многолетняя жизнь на одном месте хороша уже тем, что придаёт жизни цельность (учит тебя цельности!) – сама по себе, и без специальных твоих усилий в этом направлении (усилия можно, понятно, и приложить, но тут многое и без того делается). Твоё пространство незаметно для тебя работает на твои важные задачи, становится даже не инструментом их, но сложным вырабатывающим органом.