в словах Антония содержатся удивительные вещи, о которых в дальнейшей традиции, может быть, никогда не вспоминали с такой силой.Одна из них – его постоянная мысль о познании себя как о познании божественного в себе, «бессмертного начала»; с этого, повторяет он многократно, начинается духовная жизнь. «Тот, кто познал себя, познал Бога». И поэтому «тот, кто может любить себя, любит всех».В дальнейшем о «познании себя» или «внимании себе» думали преимущественно как о распознавании и обличении в себе греховных движений. Антоний говорит и об этом, о «духе различения» и о необходимости видеть «свой позор» («Ибо тот, кто знает собственный позор, тот и стремится вновь к своей высокой чести; и кто знает свою смерть, знает и свою вечную жизнь») – но начинает с другого: с узнавания в себе первоначальной «умной сущности», «начала без конца», с необходимости «знать, что всякий грех и вина чужды природе нашей умной сущности». Тот, кто ее не узнал («не узнал себя»), и может утверждать еретические вещи (говорит он в связи с Арием) и совершать злые дела.

Я смог узнать себя другого в другом потому, что мне что-то шепнуло: tad tvam asi, это и есть ты. Я себя отныне оставляю: другому мне показали меня, что я другой. Tad tvam asi не тождество, а неравенство меня себе самому или неравенство того другого, которого я думал что знаю, ему же, которого я теперь узнал.Я узнаю́ себя в другом такого, каким себя не знал, пока некий голос не сказал мне: это ты.

Узнавание себя в другом включает и узнавание себя ДРУГИМ, опыт непримиримой разности, аспект надрыва. Когда мы узнаём себя в другом, другой не перестает быть самим собой, опыт ЭТО ТЫ не отменяет нашей разности, он только вносит разность в меня самого, открывает надрыв между мной и мною же другим, которого я никогда не приватизирую. От того, что я узнаю́ себя в другом, я беру на себя, а иначе бы не взял и даже ничего не знал бы о нём, неотменимый раскол между мной и другим, мной и всем. Это происходит со мной в простом видении до ведения, т. е. до всякого моего оптимизма и пессимизма, как и до моих добрых или недобрых намерений, до «нравственности». Подобные вещи происходят с самим человеческим существом.

Единственно важная граница между «твоим» и «моим» обозначается при этом так неожиданно и резко, что не затрудняет влияния, скорее наоборот. Когда я узнаю́ себя в другом, он необязательно узнаёт себя во мне, и никакими способами повлиять на его узнавание, обеспечить себе его, принудить к нему я не могу именно потому, что сам от него завишу. Другой может смотреть прямо на меня и не видеть, ненавидеть меня. Превратить его ненависть в узнавание у меня нет средств, такое дается только чудом.(«Мир»)

знание это не то, что можно дать, знание — это то, что удается взять". ...Как бы я ни старался передать знания, все в итоге упирается в возможность и желание их принять.