Одной из основных методологических ошибок искателей духовных приключений является, если так можно выразиться, иллюзия самосовершенствования. Суть иллюзии в ошибке наблюдателя, ментальном оптическом обмане. «Само-» не нуждается в совершенствовании, так как «Я» это архетип, потолок, эталон, который стимулирует развитие формы. По факту человек не совершенствует «себя», он совершенствует ту форму, которая ограничивает и скрывает «Я» от ума. Из-за данного ограничения возникает отождествление низшего ума с тройственной  формой существования (физической-астральной-ментальной), что и приводит к идее самосовершенствования, а так же пути познания, хотя фактически мыслитель ничего не познаёт кроме материи, которая скрывает от него полноту осведомленности. Ошибка естественно имеет последствия. Искусство пути требует жертв (трансформаций), но  отождествление с формой (несовершенством) инстинктивно вынуждает охранять и оберегать эту форму от изменений. Как результат известное парадоксальное состояние, когда мыслитель и деятель постоянно пытается адаптировать «истину» под себя, а не наоборот. Происходит процесс негативного отбора смыслов и методов, что ведёт только к усилению «лунного владыки» (самости), а не его развитию. Реальный путь эволюции негативен (тут ещё одна инверсия сознания), то есть он ведёт не к познанию и накоплению положительных качеств (как это кажется на внешней стороне) а к ликвидации неведения и искоренению «грехов». Разница принципиальная, но она проявляется тогда, когда искоренение несовершенства начинает уничтожать (изживать) самость — иллюзию ума. Это естественное следствие (если смотреть на реальный процесс), но оно вызывает протест, восстание и «отступничество». Так называемый «страж порога» (мнимая сущность) в символическом смысле не выпускает путника из убежища его самомнения.

«Душа в своих грехах, в гордой, извращенной и рабской свободе, стремится уподобиться Богу. Так и прародителей наших оказалось возможным склонить на грех только словами: «Будьте, как боги»

для Сартра «проблема в том, что мы не в состоянии принять в отношении Другого внутренне непротиворечивую установку, такую, при которой Другой был бы нам открыт одновременно как субъект и как объект». И это действительно невозможно при данном типе мышления; оно, однако, не единственно возможное. Сартр подходит, наконец, к изначальной причине раздвоенного сознании, но и это делает по-своему, выделяя то, что ближе, возвращаясь на круги своя: «Из этой-то странной ситуации и проистекает, по-видимому, понятие вины и греха. Я виновен, потому что я существую перед лицом другого. Я виновен, во-первых, потому, что, будучи под взглядом другого, я претерпеваю отчуждение, я претерпеваю свою наготу как потерю, за которую мне надо нести ответственность; в том-то и состоит смысл знаменитых слов Писания: «…и узнали они, что наги». Я виновен, далее, потому, что я, в свою очередь, устремляю взгляд на другого, ибо в силу одного своего самоутверждения я конституирую другого как объект и орудие, я насылаю на него отчуждение, за которое он должен будет нести ответственность. Первородный грех, таким образом, – само мое возникновение в мире, где наличествует другой, и какими бы в конце концов ни были мои отношения с ним, они всегда будут вариацией на одну и ту же тему – тему моей виновности»

«Правильным» называется такое системное действие, которое согласовано с суперсистемным намерением. В видимой нам природе на такое действие способен только человек, так как только он имеет определённый ресурс свободы воли и индивидуального сознания, чтобы самостоятельно принимать решения.«Грехом», соответственно, называется системное действие, противоречащее суперсистемному, в простонародье гордыня и все производные. Что же касается греха именно «первородного», тот тут прежде всё та же проблема методологии: иррациональна сама идея возможности свести сложные абстракции какого-то предмета до уровня простой конкретики, если вы не учите соответствующую матчасть. На выходе будет каша из суеверий и догадок. Впрочем, как генератор цитат вполне годится.Немного вынужденной профанации: характеристика «первородный» говорит о грехе, совершённом единицами сознания (индивидуальными или групповыми) до «сотворения мира». В «прошлой жизни», если хотите, только речь идёт об инкарнациях Сущностей в масштабах планет. Более того, как и в случае с «комарами и клещами», само сотворение мира было кармическим следствием этих доисторических причин, с целью их исправления. Поэтому с макрокосмической точки зрения всё происходящее тут «естественно», то есть детерминировано законом и не подлежит обсуждению, нет никакой проблемы теодицеи. А вот с микрокосмической точки зрения «мразей» — решайте сами. Вы свободны в своих пределах выбора. Вот в чём самый главный «прикол» бытия. Две стороны выбора сегодня контрастны как никогда со времён Курукшетры. В этом смысле наиболее простой и адекватный комментарий выше сделал Эдвард mozgosteb Нортон: «Само нахождение в человеческом мире всегда либо соучастие, либо попустительство» — перефразируя фундаментальный для человечества евангельский постулат: «Кто не со Мною, тот против Меня; и кто не собирает со Мною, тот расточает». Все разговоры о «грехе» можно свести к этому закону метафизической природы, вы либо его понимаете, или хотя бы имеете намерение вникнуть, либо... как в анекдоте: «Штирлиц стоял на своём»

в словах Антония содержатся удивительные вещи, о которых в дальнейшей традиции, может быть, никогда не вспоминали с такой силой.Одна из них – его постоянная мысль о познании себя как о познании божественного в себе, «бессмертного начала»; с этого, повторяет он многократно, начинается духовная жизнь. «Тот, кто познал себя, познал Бога». И поэтому «тот, кто может любить себя, любит всех».В дальнейшем о «познании себя» или «внимании себе» думали преимущественно как о распознавании и обличении в себе греховных движений. Антоний говорит и об этом, о «духе различения» и о необходимости видеть «свой позор» («Ибо тот, кто знает собственный позор, тот и стремится вновь к своей высокой чести; и кто знает свою смерть, знает и свою вечную жизнь») – но начинает с другого: с узнавания в себе первоначальной «умной сущности», «начала без конца», с необходимости «знать, что всякий грех и вина чужды природе нашей умной сущности». Тот, кто ее не узнал («не узнал себя»), и может утверждать еретические вещи (говорит он в связи с Арием) и совершать злые дела.

"Я убиваю, потому что ты убиваешь. И ты, и он, и вы все мучаете, а потому и я мучаю. Я убил его, потому что если бы я его не убил, то вы убили бы меня. Вот такие существуют спряжения и склонения в настоящем времени. А из этого следует, что не в совести индивида находится пружина действия, а в том отношении, которое устанавливается между ним и другими людьми. Мы не потому творим зло, что уничтожили в себе Бога, а потому, что Бог и даже сатана становятся не важны, когда санкцию на деяние дает другой человек. Сколько ни листал я книгу Камю, так и не нашел в ней той простой истины, что грех обратно пропорционален количеству людей, которые предаются ему, и это обесценение греха и совести не находит отражения в произведении, которое стремится сделать их рельефнее, крупнее". Из Дневника В. Гомбровича

с точки зрения грехов чувственности "довольство малым" есть благо, преодоление гордыни и жадности. Вот уж действительно "обезьяна Бога". Но, что характерно, это самодовольство не приносит покоя [каковой является признаком блага согласно многим авторитетным авторам]. Это связано с устройством этой ограниченности — она должна непрерывно прогрессировать.Ограниченность — это, так сказать, грех "третьего порядка". Человек сначала просто грешит, потом оправдывает свой грех в рамках специального мировоззрения ["материализация"], а потом этого не хватает — ему приходится отуплять себя, чтобы не видеть своего греха, потому что это слишком больно. Но вы не можете отключить видение только какого-то определённого события или предмета — приходится отключать способность видеть целые классы событий и предметов или целые аспекты вообще всех предметов и событий. Так шаг за шагом происходит упрощение и сведение личности к довольно гладкой болванке. Но потом и этого не хватает.

Ничто лучше не удостоверяет реальность греха, чем зловоние душ, которые отрицают его существование.

Грехи мои числом — что капли дождевые, И стыдно было мне за грешное житьё. Вдруг голос прозвучал: «Брось помыслы пустые! Ты дело делаешь своё, а Мы — своё»

Раскаиваться — это значит не забывать о своих грехах.