А для того, чтобы отвратить вас, друзья мои, от старых слов, которым научились вы у глупцов и лжецов: от слов: "награда", "воздаяние", "наказание", "месть во имя справедливости". Чтобы утомились вы говорить так: "Такой-то поступок хорош, ибо нет в нем себялюбия". О друзья мои! Пусть Самость ваша проявляется во всяком поступке, как мать в ребенке своем: такими да будут речи ваши о добродетели!

Люди, конечно, устали друг от друга и, естественно, хотят перетасовки, «смены системы». Это совершенно бессмысленно. Так больной, которому надоели повязки, хочет сорвать их. Всё это слепые порывы, от которых будет только больнее, страшнее, безнадежнее. Имеет, имело бы смысл только одно: немножко чуда, немножко благодати. Ты другому этого дать не можешь, но тебе дается, и дать не можешь, а как-то передать можешь. Люди губят, а ты не столько хватай их за руку, сколько не робей, живи всё равно добро и хорошо. (Ведь главный вред от распоясавшегося зла, что оно запугивает, затыкает в людях добрые наивные движения.)

Люди, конечно, устали друг от друга и, естественно, хотят перетасовки, «смены системы». Это совершенно бессмысленно. Так больной, которому надоели повязки, хочет сорвать их. Всё это слепые порывы, от которых будет только больнее, страшнее, безнадежнее. Имеет, имело бы смысл только одно: немножко чуда, немножко благодати. Ты другому этого дать не можешь, но тебе дается, и дать не можешь, а как-то передать можешь. Люди губят, а ты не столько хватай их за руку, сколько не робей, живи всё равно добро и хорошо. (Ведь главный вред от распоясавшегося зла, что оно запугивает, затыкает в людях добрые наивные движения.)

Слишком сильна мысль, что зло, или власть зла, есть нечто такое, с чем мы не должны иметь дела. Вам очень даже нужно, брат мой, — да, нужно иметь с ним дело, если вы вообще хотите познать силу добра. Зло — это часть Бога, сила инволюции, в то время как все вы на пути эволюции.

Чистота представляется мне даже более важным понятием для этих систем, нежели добро, потому что она объективна и не зависит от точки отсчёта. Это состояние, когда нет никакого смешения, каждая вещь на своём месте, каждый смысл выражен единственно возможным образом.

В этом весь Достоевский – «все хорошо», а ведь он не утешал, утверждая, что на земле «все хорошо, все», но только люди не знают этого, живут обманом. А когда поймут, что если «все хорошо», то и «они хороши», и будут они «человекобоги», для которых «времени больше не будет», оно погаснет в уме. «Кто научит, что все хорошо, тот мир закончит» [ 88 ]. (Каждый человек-будда, только не каждый понимает это.) Зло изживает себя «на имманентных путях», – говорит Бердяев, самоистребляется как всякая химера. Злом называется то, «что человек совершает, и то, что он терпит. Первое – это грех, второе – наказание» (Августин. Против манихеев, 26). Значит, терпимость ко злу, как и борьба с ним его же средствами, лишь усугубляет мировое зло. Зло врачуется добром и думанием, как тьма рассеивается светом по мере расширения сознания, внутреннего бытия, когда просыпается

Бургомистры всех мастей начинают создавать комитеты по регулированию демонов и воспитанию из них ангелов - потому что споры спорами, а повод для зарплаты чиновника хороший. Нет дыма без демона, приговаривают чинуши, осваивая новый комитет по регуляции добра у гомункулусов.

Люди, конечно, устали друг от друга и, естественно, хотят перетасовки, «смены системы». Это совершенно бессмысленно. Так больной, которому надоели повязки, хочет сорвать их. Всё это слепые порывы, от которых будет только больнее, страшнее, безнадежнее. Имеет, имело бы смысл только одно: немножко чуда, немножко благодати. Ты другому этого дать не можешь, но тебе дается, и дать не можешь, а как-то передать можешь. Люди губят, а ты не столько хватай их за руку, сколько не робей, живи всё равно добро и хорошо. (Ведь главный вред от распоясавшегося зла, что оно запугивает, затыкает в людях добрые наивные движения.)(«Отдельные записи», 1987 г.)

Зло тоже бывает жалким – это неудавшееся добро.

В основе зла - активированное эмоциями желание делать по-своему понимаемое добро.

Душа не хочет добра вот этим людям, душа хочет свободы, простора, любви, силы. Или, вернее, душа не верит, что эти люди не спят, она хочет, чтобы они проснулись и с ними можно было вести странные, странные речи.(«Отдельные записи», 1983 г.)

Доброму не даётся сила, ибо тогда он уничтожит зло. Злому не даётся сила, ибо тогда он уничтожит добро. Так у кого же сила?! У бога, ибо бог един.

Мир, где никому не нужно подлинное творчество, обречен и не имеет больше права на существование. Эту нехитрую истину каждый из героев Симмонса постигает по-своему, за болью потерь, сквозь мучения и предательства стремясь увидеть то будущее свободно развивающихся личностей, которое приближает каждый их шаг...Главное, в чем преуспел Дэн Симмонс, — это выражение ощущения настоящего художника, поэта, священника, воина, живущих в этакой необъятной Стране Дураков с кучей электронных штучек, где люди лишены обычного человеческого тепла и, по сути, не нужны друг другу.Две вещи — Красота и Боль — это то, что приходит у Дэна Симмонса на смену почти отсутствующим в его мире Добру и Справедливости, это то окончательное и непреложно авторитетное для всех разуверившихся и всячески обделенных судьбою, против чего не поспоришь и с чем волей-неволей приходится считаться как с новым всемирным законом.

И никому не ведомо знать, что произойдет через минуту, месяц, год. Но, врываясь в чужую жизнь, или даже едва коснувшись её, оставьте в ней то, что станет другому маяком в самую темную для него ночь. Будьте добрее, милосерднее, искренней. Это не слабость и не порок. Это сила, которой нет цены. Говорите важные слова дорогим вам людям вовремя, ведь они имеют наибольшую ценность именно тогда, когда их ждут. Всё, что так важно сердцу, имеет свой срок годности. Всему свое время: слову, поступку. Все мы странники в этой жизни, тесно или частично переплетающиеся друг с другом.Каждое касание к вашей душе, как и ваше к чужой, оставляет след в книге судеб и меняет ход событий. Будьте внимательны, прикасайтесь бережно.- "Один царь сказал своему мудрецу: «Мудрец, ты должен разгадать три вопроса. Разгадаешь – озолочу. Нет, – так и голова с плеч. А вопросы такие: Какое самое главное время? Какой самый главный человек? И какое самое главное дело? Три дня срока».Ушел мудрец. Думал, думал, ни до чего не додумался. Идет плачет. Голову-то жалко! Проходит по полю, на котором девочка пасла гусей. Та у него и спрашивает: «Чего плачешь, старче?». Он и поведал свою печаль.А девочка ему отвечает: «А, так это просто. Самое главное время – это СЕЙЧАС. Потому что прошлое уже улетело, а будущее еще не наступило. Самый главный человек, это тот, который СЕЙЧАС находится РЯДОМ со мной. Ведь он может уйти, и я его больше никогда не увижу. А самое главное дело, это то дело, которое я СЕЙЧАС сделаю для человека, который находится РЯДОМ со мной».

Все добрые нравы придерживаются середины, Ибо отдаляются от крайностей. Середина эта подобна «Правильному пути», С обеих его сторон — адская бездна.

Сделай зло добром, пусть возникнет добро, так как все вещи появляются из противоречия.

Свершая доброе деянье, Не жди добра в ответ. Сведёт такое ожиданье Добро твоё на нет.

Люди этого мира стараются творить добро. Я посоветовал бы вам искать то, малейшая частица чего ценнее всей вашей доброты. Это знание того, что действительно реально, — истинная наука.

Философия исследует сущность самой истины, самого добра и самой красоты; она исследует, самую сущность бытия и жизни, вопрошая об их сверхчувственной первооснове; она исследует самый дух человека и природу его основных актов, воспринимающих эти предметы; она исследует право как естественный атрибут человеческого духа. Иными словами, она исследует божественную природу во всех предметах и, наконец, восходит к познанию самого Божества как единого лона и источника всего, что божественно.

Однако жить сверхчувственным содержанием дано не только аффекту, обращенному к красоте, но и аффекту, религиозно обращенному к Богу, этически обращенному к добру и познавательно обращенному к истине. Молитва, умиление, покаяние, мировая скорбь, сомнение и очевидность—вот состояние души, которые доступны всем людям и в которых аффект одержим сверхчувственным содержанием. Историку духовной жизни достаточно указать на молитвенный экстаз брамина, на одухотворенный эросСократа, на ту “интеллектуальную любовь к Богу”, о которой говорил Спи-ноза, и на то поклонение “духом и истиною”, которому учил Христос.

Добро есть нечувственный предмет; совесть есть живой орган, открывающий к нему доступ. Поэтому всякий человек, поскольку он не стал жертвой исключительной, сатанинской злобы, поскольку он способен видеть нравственно-лучшее и желать его,— имеет дело с нечувственными, этическими содержаниями, как бы беспомощно и сбивчиво он ни обходился с ними

Далее, и воле доступны нечувственные содержания. Обращаясь к какому-нибудь содержанию и приемля его, воля делает его целью, т. е. предвосхищаемым предметом своих творческих напряжений. Это предвосхищение и творчество может относиться к вещественно-чувственным явлениям, но может возводить душу и к нечувственным обстояниям. Такова, например, воля к истине. Но еще доступнее для обычного сознания воля к добру, также возводящая душу к особым нечувственным содержаниям. Когда добро является искомым, осуществляемым заданием, то душа имеет перед собою проблему объективной ценности своей цели и обусловливает приятие цели именно ее объективною ценностью; она вопрошает о нравственно-наилучшем, совершенном и к нему прилепляет свою волю. Это вовлекает волю в особое ценностное измерение действий и состояний и делает предметом ее особое нечувственное качество, именуемое нравственным совершенством. Нравственное совершенство обретается особым нечувственным органом души, именуемым совестью, и не поддается никакому чувственному восприятию. Совестный акт, имеющий сложную, эмоционально-познавательную, но прежде всего волевую природу, заставляет человека воспринять нравственное совершенство как живую сверхчувственную силу — сначала в самом себе, а потом и в других людях; и на этом пути душа вовлекается в особое, опытное, но нечувственное созерцание мира и привыкает вращаться среди тех содержаний, нечувственный строй которых может быть ориентирован на чувственных явлениях и образах, но отнюдь не совпадает с ними своим строем и своими категориями. Таково, например, обстояние нравственной правоты, побеждающей в жизни вопреки своему житейскому бессилию. Великие созидатели этики всегда утверждали, что совестный опыт вводит душу в новый порядок бытия, как бы ни охарактеризовать этот строй как “дай-монический” вместе с Сократом, или как “нравственный миропорядок” вместе с Фихте, или как сферу “всеобщей воли” вместе с Гегелем, или как “царство Божие” вослед за Христом.

есть идея: этическая причинность. Люди поступают различным образом, и за добрым поступком тянется след добрый, а на подлость, равнодушие и пр. - ответом тянется след последействий. Совокупность этих следов прядет историю, в конце концов - макроисторию, создавая иллюзию объективной необходимости, которая есть совокупность множества субъективных волений.

добро не участвует в дележе всеобщего будущего. оно проявляется не в группировках, не в союзах, не в идеях и идеологиях — только в людях по одному